— Серьёзное отношение к чему бы то ни было в этом мире является роковой ошибкой.
— А жизнь – это серьёзно?
— О да, жизнь – это серьёзно! Но не очень…
Алиса и Чеширский кот
3 симпатии
— А где я могу найти кого-нибудь нормального?
— Нигде, — ответил Кот, — нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.
Кот
3 симпатии
Всё страньше и страньше! Всё чудесатее и чудесатее! Всё любопытственнее и любопытственнее! Всё страннее и страннее! Всё чудесится и чудесится!
Алиса
Миф о пещере
«Государство», книга 7 в сокращении. Диалог между Сократом и Главконом
… посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная… невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
… за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
— Странный ты рисуешь образ и странных узников!
— Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
— Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
— А предметы, которые проносят там, за стеной; не то же ли самое происходит и с ними?.. Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?.. Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов…
Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.
Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?..
А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза, и не вернется он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?..
Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят… Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем — на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом — на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.
И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь наблюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах.
И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве, и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере.
Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожалеет своих друзей?
А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен?..
Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спустился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?..А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут — а на это потребовалось бы немалое время, — разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испорченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?..
Так вот, дорогой мой Главкон, это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, — это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль — коль скоро ты стремишься ее узнать, — а уж Богу ведомо, верна ли она. Итак, вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея Блага — это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она — причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама — владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни.
… не удивляйся, что пришедшие ко всему этому не хотят заниматься человеческими делами; их души всегда стремятся ввысь. Да это и естественно, поскольку соответствует нарисованной выше картине… А удивительно разве, по-твоему, если кто-нибудь, перейдя от божественных созерцаний к человеческому убожеству, выглядит неважно и кажется крайне смешным? Зрение еще не привыкло, а между тем, прежде чем он привыкнет к окружающему мраку, его заставляют выступать на суде или еще где-нибудь и сражаться по поводу теней справедливости или изображений, отбрасывающих эти тени, так что приходится спорить о них в том духе, как это воспринимают люди, никогда не видавшие самое справедливость.
Всякий, кто соображает, вспомнил бы, что есть два рода нарушения зрения, то есть по двум причинам: либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты — на свет. То же самое происходит и с душой: это можно понять, видя, что душа находится в замешательстве и не способна что-либо разглядеть. Вместо того чтобы бессмысленно смеяться, лучше — понаблюдать, пришла ли эта душа из более светлой жизни и потому с непривычки омрачилась, или же, наоборот, перейдя от полного невежества к светлой жизни, она ослеплена ярким сиянием: такое ее состояние и такую жизнь можно счесть блаженством, той же, первой посочувствовать. Если, однако, при взгляде на нее кого-то все-таки разбирает смех, пусть он меньше смеется над ней, чем над той, что явилась сверху, из света.
Раз это верно, вот как должны мы думать об этих душах: просвещенность — это совсем не то, что утверждают о ней некоторые лица, заявляющие, будто в душе у человека нет знания, и они его туда вкладывают, вроде того, как вложили бы в слепые глаза зрение.
А это наше рассуждение показывает, что у каждого в душе есть такая способность; есть у души и орудие, помогающее каждому обучиться. Но как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе, чем вместе со всем телом, так же нужно отвратиться всей душой ото всего становящегося: тогда способность человека к познанию сможет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть благо. Не правда ли?
1 симпатия
Все прекрасные явления этого мира преходящи. Здесь нет ничего постоянного. С каждым мгновением природа претерпевает изменения. Мать-Ганга, как и природа в целом, вечна, однако век её творений недолог. Точно так же неумолимо разрушается все то, чем мы дорожим в этом мире. Нам не удастся ничего сохранить навсегда. Но если мы сумеем оценить красоту глубинного течения истины, то под бушующими на поверхности волнами радости и горя нам откроется совершенно иная реальность.
Е.С.Радханатха Свами
2 симпатии
Нет ничего заразительнее примера. Он заставляет нас совершать поступки, которые мы никогда не совершили бы без воздействия примера. И потому общение с развратными, чувственными и жестокими людьми губит душу. И наоборот.
Лев Николаевич Толстой
4 симпатии
Музей пoдвoдных скульптур на Канарских oстрoвах
4 симпатии
Девушка с большим сердцем!
1 симпатия
У зeмлян нет дeнeг, чтoбы дocтавить вoдy в зacyшливыe paйoны Зeмли, но eсть дeньги, чтобы искaть водy нa Maрcе. Пocле этoгo cтoит задaтьcя вoпpocом: Ecть ли на Землe pазyм?
5 симпатий
Антрополог предложил детям из африканского племени поиграть в одну игру. Он поставил возле дерева корзину с фруктами и объявил, обратившись к детям: “Тот из вас, кто первым добежит до дерева, удостоится всех сладких фруктов”. Когда он сделал знак детям начать забег, они накрепко сцепились руками и побежали все вместе, а потом все вместе сидели и наслаждались вкусными фруктами. Поражённый антрополог спросил у детей почему они побежали все вместе, ведь каждый из них мог насладиться фруктами лично для себя. На что дети ответили: “Обонато”. Разве возможно, чтобы один был счастлив, если все остальные грустные? “Обонато” на их языке означает: “я существую, потому что мы существуем”.
6 симпатий
Однажды вриндаванский знакомый Прабхупады Бха‑гатджи, войдя в комнату к Прабхупаде, нашел его сидящим тихо и без движения. Бхагатджи достаточно долго просидел рядом с Прабхупадой, пока Прабхупада, наконец, сделал какое‑то движение и осознал, что в комнате находится Бхагатджи.
«Прабхупада, – промолвил Бхагатджи, – вы пребывали в глубокой медитации».
«Да, – сказал Прабхупада, – я изучал этих комаров. Я любовался тем, как удивительно Кришна сотворил эти существа. Все комары выглядят одинаково, и я рассматривал их ножки и крылья…»
Нектар Прабхупады
4 симпатии
Блез Паскаль: ученый, доказавший существование Бога через математику
Мистики бывают с уклоном либо в оккультизм, либо в философию. К последним относится французский математик, физик и классик литературы Блез Паскаль. Над философией Паскаль слегка посмеивался, что, правда, не помешало ему войти в историю европейской мысли. Размышления этого глубокого ума актуальны и сегодня. Не менее любопытна и биография Паскаля.
Правда, Паскаль критически относился к европейской философии своего времени. Отсюда и его афоризм: “Смеяться над философией — значит истинно философствовать”. Блез Паскаль (Blaise Pascal) родился во французской провинции Овернь (Auvergne), где его отец Этьен (Étienne) купил себе должность президента податной палаты, иначе говоря налогового управления. В покупке должностей во Франции XVII века не видели ничего зазорного — это было обычной практикой. Позже семья перебралась в Париж, где отец был постоянным членом кружка математиков и физиков, из которого впоследствии была образована Парижская академия наук. К тому времени мальчик стал наполовину сиротой: через два года после появления на свет Блеза мать родила девочку и скончалась. Другая сестра Жильберта (Gilberte) была тремя годами старше него и позднее стала первым биографом своего удивительного брата.
Паскаль был вундеркиндом и от усиленных занятий страдало и без того его слабое здоровье. В 12 лет он без помощи учителя и к удивлению своего отца, выдающегося математика своего времени, проработал геометрию до 32-й теоремы Эвклида. Здоровье пошло на поправку и Паскаль сократил свои занятия до двух часов в день. Он стал вести, как тогда говорили, рассеянный образ жизни — посещал театры, балы, светские салоны. Однако это не помешало юноше, не достигшему еще 17 лет, опубликовать свою работу по геометрии, изумившую самого Декарта. Уже через год юноша изобрел первую счетную машину — roue Pascale или Pascaline — “колесо Паскаля”. Вычислительное устройство потребовалось его отцу, занимавшему в тот момент должность интенданта Нормандии, для того, чтобы быстрее покончить с утомительными расчетами налогов и податей.
Далее последовали открытия, о которых из учебника физики знает любой школьник. Биографы Паскаля отмечали, что он был близок к открытию теории бесконечно малых, то есть дифференциального и интегрального исчисления. Однако кроме науки, юношу увлекала философия. Безотрадное впечатление на его впечатлительную натуру произвел холодный скептицизм “Опытов” Монтеня. “Сердце открывает Бога, а вовсе не разум”, — напишет позже Паскаль.
Некоторые его современники видели в обращении столь светлого ума к религии “одержимость” и “галлюцинации”, которые “преследовали” Паскаля. Некий аббат свидетельствовал, Блез “воображал, что видит со своей левой стороны бездну. Он постоянно ставил по левую руку стул, чтобы успокоить самого себя”.
Преподобный просто не знал, что однажды карета с Паскалем едва не сорвалась в пропасть и он чудом остался жив. Но мог ли человек, написавший апологию христианской религии “Мысли” (Pensées), где ясными и неопровержимыми доводами старался показать безбожникам всю пагубность их воззрений, быть “припадочным малым”? Блез Паскаль — представитель французского сословия судейских и чиновников, называемого “дворянством мантии”, по воспоминаниям его сестры Жильберты, “не раз бывал при Дворе, и опытные царедворцы замечали, что он усвоил вид и манеры придворного с такой легкостью, будто воспитывался там от рождения”.
В провинции Пуату Паскаль приударял за одной образованной девицей, писавшей стихи и получившей прозвище “Сафо”. Более серьезные чувства он пережил по отношению к сестре губернатора этой провинции. Этот период жизни брата, “употребленный наихудшим образом”, по ее словам, не был отмечен пороками, “а все же то был мирской дух, весьма отличный от евангельского”.
На свет появился простой и изящный аргумент, известный как “пари Паскаля” — Pari de Pascal. Он вполне годился для последователей салонного атеизма, но облек он его в форму любимой математики. Решить при помощи теории вероятности дилемму, на что совершить жизненную ставку — на Бога и религию или безбожие? Половина шансов — за существование Бога, половина — за отсутствие. При ставке на Бога, человек ничего не теряет (ноль), а выигрывает все бесконечность будущей жизни, блаженство, бессмертие. При ставке на атеизм мы не можем ничего потерять, обращаясь в прах, в ничто, но и приобрести тоже ничего не можем, так как “ничто”, “ноль” не является приобретением. Получается, что лучше сделать ставку на существование Бога, чем на атеизм — глупо рисковать конечными величинами, если можно приобрести бесконечные.
“Лично для самого Паскаля не существовало никакого пари, — отмечал русский философ Борис Петрович Вышеславцев. — Для него вопрос был решен через религиозно-мистическое переживание, через “логику сердца”. Но обо всем этом нельзя говорить в салонах”.
В тридцать лет Паскаль оставил свет и мирские привязанности. “Его ум и сердце были так устроены, что он не мог иначе”, — свидетельствовала в мемуарах Жильберта. В своем добровольном затворничестве Блез поставил перед собой несколько правил, которым неукоснительно следовал. Он сам стелил себе постель, обедал в кухне, старался обходится без слуг. Ел то количество пищи, которое определил необходимым для желудка, но не для аппетита. Из комнаты убрал все занавеси, покрывала и обивку. После ужасного приступа колик он лишился сна, но сила его духа была такова, что Паскаль продолжал сам вставать, не желая, чтобы ему прислуживали. Его желанием было умереть в обществе бедных. Блез Паскаль скончался 19 августа 1662 года, в час утра, в возрасте 39 лет и двух месяцев.
3 симпатии
следовательно импрессионисты - это “впечатляльщики”. 
На санскрите - САМСКАРИСТЫ (те кто передают самскары - впечатления)
Гийом Дюпюитрен (1777 – 1835), выдающийся французский хирург, анатом, ученый, меценат, был, по мнению Склифосовского, «лучшим представителем медицинских знаний своего времени».
Ему предложили в 1815 году возглавить госпиталь Отель-Дьё, в котором он проработал двадцать лет.
Отель-Дьё (обитель Бога) – это старейшая больница Парижа, основанная в VII веке. Во времена Дюпюитрена вышел указ, действовавший на протяжении трех десятков лет, согласно которому все психические больные Парижа были обязаны пройти лечение в этом заведении. Больница находилась в ужасающем состоянии, в каждой из двух палат (женской и мужской) на 42 пациента приходилось всего 6 широких кроватей. Естественно, что в таких условиях больные перевозбуждались, наносили друг другу увечья, а разнимали их два служителя при помощи палок. Из способов лечения применялись принудительные ледяные души и ванны, которых было всего две на оба отделения, лекарства на основе наркотиков, чемерица, применение которой в медицине всегда было и осталось спорным, слабительные, кровопускание. В остальных отделениях больницы положение пациентов было еще более плачевным, царила антисанитария, персонал заходил в палаты, держа носовые платки у носа, дабы не вдыхать затхлый из-за отсутствия вентиляции воздух.
Конец такому состоянию парижских больниц принес доклад Академии наук в 1787 году о состоянии госпиталей. Полная перестройка началась со старейшей больницы. Таким образом закончилась и ожесточенная борьба Гийома Дюпюитрена с руководителем больницы против антисанитарного состояния в палатах и за реформы в лечении больных, в том числе безнадежных. Безнадежными больными тогда признавались любые пациенты, чье состояние не улучшалось через несколько недель, после чего их отправляли в хосписы.
За двадцать лет под руководством Гийома Дюпюитрена старейшая больница Парижа Отель-Дьё превратилась в лучшую процветающую больницу Европы и образец прогрессивной медицинской науки.
В расцвете карьеры Дюпюитрен принимал по 10 тысяч больных в год, что при 12-ти часовом рабочем дне дает по полчаса на одного пациента. Так, благодаря своей работоспособности и таланту медика, Дюпюитрен стал самым богатым врачом в истории. Однажды он предложил миллион франков свергнутому и нуждающемуся в деньгах королю Карлу Х, который, однако, отказался от предложения. Кстати, именно Карл X назначил Дюпюитрена первым хирургом Франции после того, как тот успешно прооперировал его по поводу катаракты. На деньги Дюпюитрена (он завещал Сорбонне 200 тыс. франков) была основана кафедра патологической анатомии при Парижском университете и открыт музей анатомии, который носит имя Дюпюитрена. Этот заслуженный французский врач не был обделен милостью власть имущих. Людовик XVIII пожаловал ему титул барона и назначил своим придворным врачом - лейб-медиком.
Параллельно с работой в больнице Дюпюитрен возглавлял кафедру оперативной хирургии медицинского факультета Сорбонны. Записи его лекций, как и научные исследования, систематизировали, сохранили и опубликовали верные ученики. При жизни Дюпюитрен издал «Лекции по клинической хирургии» в 4-х томах, издание, ставшее бесценным для его коллег-современников. В этих лекциях давалось подробное описание дня хирурга с мельчайшими и важными подробностями. Его день изобиловал самыми разными занятиями – от приема пациентов с травмами, до оценки результатов вскрытия и паталого-анатомических наблюдений. Учитывая широкую специализацию Дюпюитрена, в его записях встречались и описания травматических случаев, и операции по поводу гинекологии, и записи о лечении желудочно-кишечных заболеваний.
Дюпюитрен считал, что хороший хирург непременно должен быть первопроходцем и пробовать новое, вопреки изученному. Он призывал не бояться сложных положений и двигаться вперед на свой страх и риск.
За два года до смерти великий хирург Франции перенес инсульт, уволился из больницы и больше уже не смог практиковать. В 1835 году Дюпюитрена поразила эмпиема плевры – гнойное заболевание легких. Он отказался от хирургического вмешательства, считая, что «лучше умереть от руки бога, чем от руки врача».
2 симпатии
Е.С.Радханатха Свами:
«Если ты хочешь действительно впечатлить Кришну во Вриндаване, то ты не впечатлишь Его знанием полутора шлок из «Бхагавад-гиты» или «Шримад-Бхагаватам», потому что здесь есть пандиты, которые знают все шастры наизусть. Ты не впечатлишь тем, что обходишь Говардхан босиком, потому что здесь люди его ползком обходят и по 108 раз кланяются в каждом месте. Ты не впечатлишь Его каким-то богатством – сюда приходили могущественные цари. Все это не впечатляет Кришну, потому что Вриндаван видел все это. Но что действительно впечатлит Кришну, это если преданные вокруг будут тобой довольны, если местные жители, начиная от комаров и заканчивая великими святыми, будут довольны тобой, если ты сможешь их удовлетворить, то тогда ты сможешь впечатлить Кришну этим».
3 симпатии
Кто-то это смог сделать?
1 симпатия
Это то, к чему надо изо всех сил стремиться…
1 симпатия
Чудо фаюмских портретов!
Когда впервые видишь эти портреты, которым без малого две тысячи лет, кажется, что столкнулся с настоящим чудом. Как это? за 5 веков до византийских ликов? за 10 веков до романского искусства? за 15 веков до Возрождения? Они же совсем живые!
Женский портрет, Фаюм, II в. н.э.; Незнакомка из музея Орсэ, 2016 г.
3 симпатии